Роберт Хайнлайн - Звездный десант [= Звездные рейнджеры; Звездная пехота; Космический десант; Солдаты космоса]

Я всегда начинаю дрожать перед десантом. Понятно, мне делают инъекцию и проводят гипнотическую подготовку, так что на самом деле я просто не могу трусить. Наш корабельный психиатр, проанализировав данные моего биополя и задав мне, пока я спал, кучу глупых вопросов, заявил, что это не страх, что в этом вообще нет ничего серьезного — так дрожит хороший рысак перед скачками.

Я ничего не мог сказать на этот счет, так же как не мог представить себя рысаком. Но факт оставался фактом: каждый раз я, как идиот, начинал дрожать.

За полчаса до выброса, после того как мы собрались в нужном отсеке нашего корабля — «Роджера Янга», командир отряда осмотрел каждого.

По-настоящему он не был нашим командиром — в прошлом десанте лейтенант Расжак получил свое, и теперь его не было с нами. Осмотр проводил сержант крейсера Джелал. Джелли был наполовину финн, наполовину турок с Искандера системы Проксимы. Смуглый, небольшого роста, он напоминал заурядного клерка, но однажды я видел, как он расправился с двумя рядовыми богатырями скандинавами, такими высоченными, что он едва мог дотянуться до их голов. Но эти головы треснули друг о друга, как два кокосовых ореха, а он спокойно отступил на шаг, когда здоровяки свалились на пол.

Вне службы с ним можно было общаться запросто. Ты мог даже в глаза называть его Джелли. Новобранцы, конечно, себе этого не позволяли, но так мог обращаться к нему всякий, кто хотя бы раз побывал в боевом десанте.

Но сейчас он был, что называется, при исполнении. Каждый уже осмотрел свое боевое снаряжение, после чего все тщательно прощупал сержант отряда, а потом уже нас проинспектировал Джелли: бесстрастное лицо, глаза, которые, кажется, автоматически фиксировали малейшее упущение. Он остановился возле Дженкинса, замершего напротив меня, и надавил кнопку на его поясе, которая включала датчик физического состояния десантника.

— Покинуть строй!

— Но, сержант, это всего лишь легкая простуда. Врач сказал…

Джелли не дал ему договорить.

— Но, сержант, — передразнил он. — Лекарь, по-моему, не собирается участвовать в десанте. И ты не будешь — вместе со своей «легкой простудой». Или ты думаешь, я стану с тобой лясы точить перед самым выбросом? Покинуть строй!

Дженкинс ушел, и было видно, как его одолевают и злость, и стыд, и тоска. Мне и самому стало тоскливо. Поскольку нашего лейтенанта не было, произошло повышение по цепочке, и меня назначили помощником командира 2-го отделения в этом десанте, и теперь в моем отделении образовалась дырка, которую некем заполнить. А это могло означать, что если кто-нибудь из моих ребят попадет в беду, будет звать на помощь, то ему никто не поможет.

Джелли уже больше ни к кому не подходил. Он отступил от строя на несколько шагов и осмотрел нас, качая головой.

— Что за банда обезьян, — буркнул он. — Если вернетесь из десанта, возможно, стоит начать сначала и сделать из вас таких, каких хотел видеть лейтенант. Хотя, может, и вообще ничего не выйдет — уж такие к нам нынче идут новобранцы…

Он выразительно посмотрел на нас и вдруг, выпрямившись, крикнул:

— Я только хочу напомнить вам, обезьяны, что каждый без исключения, обошелся государству в кругленькую сумму — если считать оружие, бронескафандр, специальные боеприпасы, прочую амуницию и все остальное, включая жратву! Все это стоит по меньшей мере полмиллиона. Добавьте сюда еще тридцать центов — столько на самом деле стоите вы сами — и получите окончательную цифру.

Он оглядел нас.

— Думаю, теперь вы все поняли! Мы можем потерять всех вас, но мы не можем позволить себе терять то, что на вас надето. Герои мне не нужны. И лейтенанту лишнее геройство не понравилось бы. Вас ждет работа, вы спуститесь, выполните ее и будете ждать сигнала к отбою. Понятно?

Он еще раз скользнул взглядом по нашим лицам.

— Считается, что вы знакомы с планом операции. Но надежды на вас мало даже с гипнозом. Поэтому я повторю еще раз. Выбрасываться будете в две цепи, с рассчитанным интервалом в две тысячи ярдов. Все время держите контакт со мной. Все время держите контакт и соблюдайте дистанцию со своими товарищами с обеих сторон, пока не займете настоящую оборону.

Постарайтесь получше вычистить все там внизу, чтобы фланговые спокойно ткнулись носом в землю. (Он говорил обо мне: как помощник командира отделения я должен быть левофланговым, и с одной стороны меня не прикрывал никто. Я начал дрожать.) — …Как только они приземлятся, выровняйте цепи и разберитесь с интервалом. Двенадцать секунд. Потом вперед перебежками — четные и нечетные. Помощники командиров следят за счетом и порядком.

Он посмотрел на меня.

— Если все сделаете правильно, в чем я сильно сомневаюсь, фланги сомкнутся как раз перед сигналом отбоя, а там уже и домой. Вопросы?

Вопросов не было. Впрочем, их не было никогда. Он продолжил:

— Еще одно. Это всего лишь рейд, а не настоящий бой. Это демонстрация нашей огневой мощи, мы должны их пугнуть. Наша задача — дать врагу понять, что мы можем легко уничтожить их город, но пока не хотим разрушать его.

Пусть знают, что они не находятся в безопасности, даже если мы и не применяем тотальной бомбардировки. Пленных не брать. Убивать только по необходимости. Но вся занятая нами площадь должна быть вычищена. Я не хочу, чтобы какой-нибудь бродяга из вашего отряда притащил на корабль взрывающее устройство. Всем понятно?

Он взглянул на часы.

— У «Сорвиголов Расжака» высокая марка, и ее нужно держать. Лейтенант просил передать, что будет следить за вами… и надеется, вы сумеете прославить свои имена!

Джелли бросил взгляд на сержанта Миглаччио, командира первого отделения:

— Пять минут для падре.

Парни один за другим выходили из строя и становились на колени перед сержантом Миглаччио. Совершенно неважно, кто ты был, во что верил — в Аллаха, Христа, Иегову или какую-нибудь ересь, ты мог встать перед падре на колени, он обращал свое сердце к каждому, кто хотел с ним поговорить перед десантом. Я слышал, что где-то есть священники, которые не идут в бой вместе со всеми, и не мог понять, как такие священники могут работать в войсках. Как может священник благословлять кого-нибудь на то, чего он сам не хочет и не может делать? Так или иначе, в десанте выбрасывался каждый и воевал тоже каждый — вплоть до капеллана и повара. Когда мы начали спускаться по широкому коридору, никто из «сорвиголов» не остался в отсеке — кроме Дженкинса, конечно, но это не его вина.